– Итак, происходит что-либо подобное – ты чувствуешь дыхание смерти, видишь зловещий блеск ее косы. И что же ты думаешь в таких случаях? «О да, мне очень нравится мой образ жизни». Или что-то другое?
Белнэп повернулся к ней лицом.
– Я ничего не думаю.
– Ничего не думаешь.
– Совершенно верно. Вот в чем ключ к успеху оперативного работника. Не забивать голову ненужными мыслями.
Андреа умолкла. В конце концов, Белнэп не претендует на участие в «Алгонкинском круглом столе». Украдкой взглянув на него, она отметила, как натянулась ткань рубашки на рукавах, распираемая бицепсами, как руки, с виду небрежно сжимающие рулевое колесо, кажутся одновременно потрепанными и могучими. Вне всякого сомнения, при виде накачанного оперативника Брент презрительно раздул бы ноздри, однако тот превратил бы Брента в лепешку одним только сильным рукопожатием. При мысли об этом Андреа улыбнулась.
– В чем дело? – спросил Белнэп.
– Да так, ничего, – чересчур поспешно ответила она.
Ну а что думает о ней он? Избалованная девчонка из Коннектикута, влипнувшая по уши во что-то страшное и таинственное? Великовозрастная аспирантка, лишь недавно скинувшая модные туфли?
– Знаешь, – помолчав, снова начала Андреа, – я ведь на самом деле не Банкрофт.
– Ты уже объясняла.
– Моя мать… она хотела защитить меня от всего этого. Ей сделали больно, и она не хотела, чтобы больно сделали мне. Однако в том, чтобы быть одним из Банкрофтов, мама находила и светлые стороны. Вот этого я раньше не понимала. Фонд имел для нее большое значение. Как я жалею, что мы с ней никогда не говорили об этом.
Белнэп кивнул, продолжая хранить молчание.
Андреа рассуждала вслух, и он вряд ли даже воспринимал смысл ее слов, но, похоже, при этом он ничего не имел против. Так или иначе, это было несколько лучше, чем разговаривать с самой собой.
– Поль сказал, что он любил мою мать. «В каком-то смысле», уточнил он. Но я думаю, он действительно ее любил. Она была красивой, но это была не красота фарфоровой куклы. Мама была живой и веселой. Она ни перед кем не склоняла голову. И у нее была сила духа. Правда, были и проблемы.
– Выпивка.
– Но мне кажется, мама действительно оставила это позади. Все началось с Рейнольдса. Но где-то через год после развода она дала себе зарок. И на этом все кончилось. Потом я больше никогда не видела, чтобы мама выпивала. Опять же, с другой стороны, получается, что я никогда не знала ее по-настоящему. Сейчас мне хочется о многом ее спросить… – Почувствовав, что глаза у нее стали влажными, Андреа заморгала, пытаясь прогнать слезы.
Белнэп бросил на нее каменный взгляд.
– Иногда вопросы важнее ответов.
– Послушай, скажи, а тебе когда-нибудь бывало страшно?
Еще один каменный взгляд.
– Я совершенно серьезно.
– Всем животным известно чувство страха, – начал Белнэп. – Возьмем, к примеру, мышь, бурундука, свинью или лисицу. Думают ли они? Понятия не имею. Обладают ли разумом? Полагаю, нет. Смеются ли? Сомневаюсь. Способны ли испытывать радость? Кто знает? Но одно можно сказать наверняка. Всем им знаком страх.
– Да.
– Страх подобен боли. Боль продуктивна, когда предупреждает нас о том, что мы прикоснулись к горячей сковороде или взялись за острый нож. С другой стороны, если она становится хронической, если просто питается сама собой, от нее нет ничего хорошего. Она просто разрушает способность действовать. Страх может спасти жизнь. Но страх может и погубить.
Андреа медленно кивнула.
– Следующий поворот направо, – через некоторое время сказала она.
Через три минуты они подъезжали к гостинице «Клир крик», в которой Андреа забронировала номер. Ощутив укол ужаса, молодая женщина недоуменно заморгала, затем поняла, в чем дело. На стоянке рядом с машиной стоял безымянный верзила из фонда Банкрофта. Ошибиться было невозможно.
О господи, нет! У Андреа бешено заколотилось сердце, в груди вскипели страх и ярость. Она поняла, что ее хотят запугать, и это вызвало чувство негодования.
– Проезжай дальше, – спокойным тоном промолвила Андреа. Да, ей страшно, но она полна решимости. Она не позволит, чтобы ее запугали. Ее мать заслуживает большего. Черт побери, она сама заслуживает большего.
Белнэп подчинился, не мешкая ни мгновения. Лишь когда они вернулись на шоссе, он вопросительно посмотрел на Андреа.
– Мне показалось, я увидела знакомого.
– Пожалуйста, только не говори, что ты забронировала номер на свою фамилию, – быстро выпалил Белнэп.
– Нет, нет, я воспользовалась девичьей фамилией матери. – Не успев произнести эти слова, Андреа ощутила в груди щемящее чувство.
– Как будто это могло сбить их с толку! И еще, вероятно, ты назвала номер своей кредитной карточки.
– О господи, я даже не подумала.
– Черт бы тебя побрал, женщина! – строго произнес Белнэп. – Все это мы уже проходили. Ну когда у тебя появится хоть капля здравого смысла?
Андреа потерла пальцами виски.
– Я нахожусь в одной машине с человеком, который запросто может оказаться опасным врагом государства, с человеком, которого пытаются задержать правоохранительные органы Соединенных Штатов. Где именно во всем этом здравый смысл?
– Молчи. – Голос Белнэпа был похож на низкое ворчание контрабаса.
– Ты требуешь от меня, чтобы я соблюдала патриархальный эдикт молчания? Никогда!
– Хочешь прослушать урок рассудительности? С превеликим удовольствием. Я сожалею о том, что ты связалась со мной. Не сомневаюсь, Симона де Бовуар пришлась бы тебе более кстати, но ее, увы, под рукой не оказалось.