Никаких обломков кораблекрушения. Вообще ничего. Замысел Джареду удался: проскочив перед самым носом сухогруза, он спрятался за его огромной черной тушей.
Прекрасно сознавая границы своего опыта управления водными судами, Белнэп не стал приближаться к либерийскому кораблю. Вместо этого он направил свой катер вдоль сухогруза, чтобы получить возможность заглянуть за его корпус. Стоя в кабине, Белнэп резко выкрутил похожий на рулевое колесо штурвал вправо, всматриваясь сквозь забрызганное водой ветровое стекло.
Наконец катер оказался в той точке, откуда открывался вид за грузовое судно. Либерийский мастодонт мог перевозить в своих трюмах все, что угодно: руду или удобрения, апельсиновый сок или горючее. Водоизмещением не меньше сорока тысяч тонн, сухогруз имел в длину по крайней мере пятьсот футов. Белнэп наконец смог заглянуть за него. Всмотревшись в водную гладь, которая сверкала и переливалась на солнце, подобно пескам пустыни, он ощутил в груди леденящий холод.
Джаред Райнхарт, его друг, его враг, бесследно исчез.
Белнэп возвращался к причалу. Волнение у него в душе соответствовало беспокойному морю. Начать с того, был ли Райнхарт вообще похищен? Или все это тоже было тщательно подстроенным обманом?
Возвратились мучительные сомнения. Мысль о том, что лучший друг, родственная душа, да, Поллукс для своего Кастора, – предатель, причем предал не только его одного, была подобна острому ножу, вонзившемуся в сердце. В тысячный раз Белнэп тщетно пытался найти какое-нибудь другое объяснение. У него перед глазами стояло мельком увиденное лицо Джареда, объятое ужасом: лицо человека, для которого он, Белнэп, представляет угрозу. Но почему? Потому что ему удалось раскрыть обман – или существует какая-то иная причина? Эти вопросы накатывались на Белнэпа неудержимой волной, вызывая тошноту, схожую с морской болезнью.
Во всем этом бурлящем водовороте оставалось единственное утешение: сознание того, что Андреа здесь, рядом. Об этом сообщили Белнэпу стрелки часов. В своей работе в ОКО он был практически постоянно обречен на одиночество. Вот почему, в частности, Поллукс был ему так дорог. Оперативным агентам не удается пустить корни, и тем, кто не может привыкнуть к одиночеству, в конце концов приходится уходить. Но можно терпеть какое-то условие, не принимая его сердцем; и вот теперь, более чем когда-либо, Белнэп жаждал получить отсрочку, передышку. Он снова взглянул на часы.
Андреа уже должна находиться в номере и ждать его. Совсем скоро он больше не будет один.
Направляясь в «Лендровере» к гостинице «Ливадхиотис», расположенной на улице Николау Россу, Белнэп вынужден был постоянно делать над собой усилие, чтобы следить за дорогой, за сигналами светофоров, за другими машинами. Его скорость определялась не дорожными знаками, а тем, что установили как нормальную скорость другие водители; то есть ехал он гораздо быстрее. Гостиницу Белнэп выбрал не за удобства, а за близость к основным транспортным магистралям. Шоссе было заполнено грузовиками, которые ехали в сторону аэропорта и обратно. Белнэп обратил внимание на желтый с красным микроавтобус службы доставки «Ди-эйч-эл», водитель которого, высунув в открытое окно волосатую руку, словно поддерживал крышу. Вот попалась зелено-белая автоцистерна, перевозящая жидкий пропан. Впереди тащилась бетономешалка с медленно вращающимся барабаном. Белый фургон без окон с логотипом службы доставки продуктов «Скай кафе».
Снова сверившись с часами, Белнэп ощутил на затылке мурашки. Напрасно он разрешил Андреа приехать; ему следовало бы отговаривать ее более настойчиво. Ему это не удалось, потому что молодая женщина уже приняла решение. А может быть, все дело было в том, что он подсознательно ждал ее приезда?
Перед гостиницей «Ливадхиотис» красовался бетонный постамент с выложенным кирпичом названием. На флагштоках над постаментом трепетали флаги девяти государств, судя по всему, выбранные наугад, чтобы придать гостинице какое-то подобие международного статуса. Над первым, служебным, этажом поднимались три ряда скругленных сверху окон. Каждый номер располагал своей собственной крохотной кухонькой, что превращало его в «апартаменты», и в гостинице царил устойчивый запах старых губок, свойственный дешевому жилью в жарких странах. Вошедшего Белнэпа встретил громким приветствием мужчина в моторизованном кресле-каталке. Его блестящее лицо, покрытое паутиной жилок, напомнило Белнэпу листья какого-то тропического растения. Мускулистые руки оканчивались узловатыми пальцами. Затуманенный взгляд инвалида был полон вороватой агрессивности.
Однако Белнэп слишком спешил, чтобы обращать внимание на скривленный рот администратора-калеки. Забрав ключ – по старинной европейской традиции снабженный «грушей» с номером, который вешался на доску, когда постоялец покидал гостиницу, – он поднялся на второй этаж, в номер, снятый сегодня утром. Крохотная кабинка лифта едва ползла вверх; в коридоре царил полумрак. Белнэп вспомнил, что лампами управляет таймер: еще один метод экономии. В номере запах старых губок стал еще сильнее. Белнэп закрыл за собой дверь. Когда он увидел на полу рядом с дешевым вещевым шкафом сумки Андреа, у него в груди затрепетало радостное облегчение. Молодая женщина появлялась в его мыслях гораздо чаще, чем можно было бы объяснить одними только общими поисками. Ее аромат, ее волосы, ее нежная, прозрачная кожа: даже перелетев через Атлантику, Белнэп не смог оставить все это позади.
– Андреа! – окликнул он.