– Получается это у вас хорошо.
– Профессиональная болезнь, вот что это такое. Послушайте, можно спорить, является ли реформа разведывательных служб моей Германией или моей Индией, – и я понимаю, что сэру Уинстону я даже в подметки не гожусь. Но вы согласитесь, что здесь назрела серьезная проблема. Многие из тех, кто осуществлял надзор за деятельностью разведслужб, опускали руки, сживались с разведывательным сообществом, переставали видеть его больные места. Со мной этого не произошло. Чем больше я видел, тем большее это порождало беспокойство. Потому что эта древесина, с виду такая прочная, подточена короедами и поражена гнилью. Можно красить и перекрашивать дом, но если не приподнять половицы, не заглянуть под обивку стен, не проверить каждую сваю, решение будет лишь поверхностным и сама проблема останется.
– И все же почему именно вы? – не унимался Белнэп.
Саттон также выжидательно посмотрел на сенатора, судя по всему, гадая, как ответит его босс.
Беннет Керк улыбался, однако его глаза оставались серьезными.
– Если не я, то кто?
Выйдя из кабинета сенатора, Белнэп был уже на полпути к лифтам, когда вдруг заметил что-то неладное. Но что именно? Он сам не смог бы сказать: это чувство находилось ниже уровня осознанных знаний.
Здание Харта выстроено вокруг центрального атриума, своеобразного внутреннего дворика, со всех сторон окруженного шахтами лифтов. Выходя из кабинета Керка, Белнэп успел мельком заметить движущуюся кабину, однако внимание его привлекло не это. Чуткие кончики пальцев способны нащупать малейшую неровность на гладкой поверхности; и опытный оперативный работник, прошедший соответствующую подготовку, обладает такой же обостренной чувствительностью. Четверо одетых в форму бойцов Национальной гвардии в вестибюле, где раньше их было только двое. Люди, стоящие на разных этажах у перил, выходящих на атриум, – на первый взгляд обычные посетители, но при более внимательном рассмотрении – оперативники в штатском. Чересчур свободный пиджак, слишком бдительный взгляд, нарочито естественное поведение – зевака любуется стеклянной кабиной лифта, но уж очень долго, чтобы это было естественным.
Белнэпа захлестнула волна холодного страха. Его взгляд остановился на двух мужчинах, тоже в штатском, которые, толкнув вращающуюся дверь главного входа, вошли в вестибюль. Их походка красноречиво говорила о военной выправке: сами не замечая того, они шли в ногу. Мужчины не показали документы дежурному охраннику, не направились к лифтам. Это были не посетители; эти люди занимали заранее условленные позиции.
То есть сети. Еще не расставленные до конца.
Неужели сенатор Керк или глава его администрации все-таки подали сигнал тревоги? Белнэп не мог в это поверить. Ни тот, ни другой своим поведением не выдали ни капли напряжения или настороженного ожидания. То же самое можно было сказать и про всех, кто находился в кабинете Керка. Должно найтись какое-то другое объяснение. Разумнее всего предположить, что его опознали; однако, несомненно, его настоящее местонахождение неизвестно тем, кто пришел его задержать. Следовательно, засекли его в вестибюле. Известно только то, что он находится в здании. Но где именно, никто не знает. Единственная надежда выскользнуть из сетей заключается в том, чтобы сыграть на этом обстоятельстве.
И как можно быстрее – ситуация уже была не в пользу Белнэпа и стремительно ухудшалась с каждой минутой. Он представил свое местонахождение словно на фотографии, сделанной с воздуха. Седьмой этаж здания Сената. На севере, за Ц-стрит, обширная автостоянка. На юге – клин административных зданий, отсеченный Мериленд-авеню. На западе – большой парк и комплекс внушительных правительственных зданий. На востоке застройка становится невысокой, перемежающейся жилыми домами и магазинами. «Эх, если бы можно было нацепить на спину ранец с реактивным двигателем и улететь…»
Белнэп изучил другие варианты. А что, если спровоцировать общую эвакуацию находящихся в здании, нажав сигнал пожарной тревоги, позвонив с сообщением о заложенной бомбе, устроив пожар в мусорном ведре, а затем попытаться затеряться в охваченной паникой толпе? Но именно к этому ответному ходу обязательно подготовились его враги. Все пожарные выходы, несомненно, охраняются снаружи; введена в действие процедура безопасности, которая не позволит подать общий сигнал тревоги. Сотрудники безопасности перед тем, как начать эвакуацию, доведут до конца расследование.
Однако нельзя было сказать, что Белнэп оказался совершенно не готов к такому развитию событий. Развернувшись, он направился к мужскому и женскому туалетам: как обычно, пол был обозначен пиктограммами из кружка и треугольника. Запершись в кабинке, Белнэп открыл чемоданчик и быстро переоделся в комплект аккуратно сложенной военной формы, которую он захватил с собой. Очки и костюм отправились в чемоданчик. Из кабинки Белнэп вышел одетый в стандартный камуфляжный мундир бойца Национальной гвардии. Его присутствие в правительственном здании покажется совершенно естественным. Брюки и куртка в серо-зелено-бурых пятнах были настоящими; нужно приглядеться, чтобы обнаружить, что на ногах у него не высокие армейские ботинки на шнуровке, а более дешевая, более легкая обувь. Волосы у него также чересчур длинны, однако и это рассмотреть с первого взгляда не удалось бы.
Следовательно, оставался лишь чемоданчик, от которого необходимо было избавиться. Когда Белнэп был в наряде делового человека, чемоданчик дополнял маскарад. Теперь же чемоданчик был совершенно не к месту. Выйдя из кабинки, Белнэп быстро прошел к выходу, старательно отворачиваясь от ряда зеркал над раковинами, и дошел до большого круглого мусорного бака у двери в коридор. Оглянувшись вокруг, он убедился, что никто не смотрит, и бросил чемоданчик в бак, после чего прикрыл его сверху кусками коричневых бумажных полотенец. В ближайшее время чемоданчик не обнаружат.