Андреа испытала дрожь, вспомнив строчки из Манилия, процитированные Полем Банкрофтом: «Перешагнуть через пределы понимания и стать повелителем вселенной».
– На самом деле я не понимаю, – сказала она, – почему мы ведем этот разговор. Почему вы все еще здесь?
– Считай меня сентиментальным дураком. Но мне хотелось познакомиться с тобой, прежде чем… – Райнхарт отвел взгляд. – Не вызывает сомнений, что Тодд Белнэп тебя обожает. И меня просто охватило любопытство. Я захотел узнать, что ты за человек. Поговорить с тобой свободно, откровенно, так, чтобы и ты чувствовала, что разговариваешь со мной свободно и откровенно. – Он помолчал. – Ты мне не поверишь, но Тодд по-своему мне очень дорог. Я люблю его, как родного брата.
– Вы правы, – сказала Андреа. – Я вам не верю.
– Как родного брата. Что в моем случае, согласен, является довольно спорным комплиментом, учитывая то неприятное обстоятельство, что я убил своего родного брата. Больше того, своего полного близнеца. Но самое неловкое тут то, что я даже не могу вспомнить почему. Разумеется, я тогда был еще совсем ребенком. Впрочем, я отвлекаюсь.
– Вы больной, – дрожащим голосом промолвила Андреа.
– Вообще-то я полон сил и здоровья. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Да, я действительно… отличаюсь от большинства людей.
– Если бы Тодд узнал, какова ваша истинная сущность…
– Он знал одну сторону меня. Человек – создание в высшей степени сложное, Андреа. Я очень усердно трудился над тем, чтобы создать и поддерживать дружбу с Белнэпом, и если для этого требовалось устранять препятствия, отвлекающие его, я за этим следил.
«Устранять препятствия, отвлекающие его».
– Вы держали Тодда в полной изоляции, – тихо произнесла Андреа. – Не давали ему обрести равновесие. А когда кто-то подходил слишком близко, когда у Тодда завязывались с этим человеком действительно прочные отношения, вы… его устраняли. Но в минуту скорби вы всегда оказывались рядом, чтобы утешить Тодда, не так ли? – Ее голос стал громче, наполнился силой. – Он считал вас своим единственным другом. А вы все это время манипулировали им, убивали тех, кого он любил, выводили его из равновесия. Столько раз вы спасали ему жизнь – но на самом деле все это также было подстроено, правда? Этот человек готов был ради вас на все. А вы только и делали, что предавали его.
– И тем не менее, Андреа, Тодд был мне очень дорог, – тихо ответил Райнхарт. – Определенно, я им восхищался. Он обладал – обладает необычайным дарованием. На свете нет никого, кого Тодд не сможет выследить, если на это настроится.
– Вот почему вы в первую очередь и ухватились за него, не так ли? Тодд рассказывал мне про то, что случилось много лет назад в Восточном Берлине. И что это было – «двухходовка»?
– А ты действительно умна. Ну а тогда произошло вот что. Я как раз завербовал Лагнера. Я понимал, что такой человек может быть нам очень полезен, и я оказался прав. В то же время становилось все более очевидно, что талант этого молодого мистера Белнэпа разыскивать людей превосходит талант Лагнера прятаться. Единственный шанс для Лагнера заключался в том, чтобы обмануть ищейку, убедить ее: охота завершилась полным успехом. Лагнеру требовалось получить заслуживающее доверие свидетельство о смерти, и в результате нашего тщательно поставленного спектакля он его получил.
– Ну а вы сами получили кое-что получше. Верность и преданность ищейки. Сильные стороны человеческой натуры, которые вы превратили в слабости.
Райнхарт кивнул, едва заметно усмехнувшись.
– Я человек рассудительный. Такой редкий талант, каким обладает Тодд, лучше иметь на своей стороне.
– И вы позаботились об этом, еще когда он был лишь начинающим оперативником. Признавая, что он обладает способностями, вызывающими у вас зависть. Способностями, которые вы хотели использовать в собственных целях.
– Дорогая, ты читаешь меня словно раскрытую книгу.
– Ну да, «Полный бардак». – Отвращение захлестнуло ее обжигающей волной. – Как вы только можете жить на земле?
– Андреа, не суди меня. – Райнхарт надолго умолк. – Странно – я разговариваю с тобой о том, о чем мне всегда хотелось как-нибудь поговорить с Белнэпом. Не думаю, что он смог бы меня понять, – тут у вас много общего. И все же попробуй, Андреа. Попробуй. Нельзя автоматически считать уродом каждого человека, чем-то не похожего на других. Много лет назад я обратился к услугам одного психолога. Очень уважаемого специалиста. Договорился с ним о продолжительном приеме.
– Что-то мне не верится. Вы не из тех, кто обращается к психологам.
– Я тогда был еще совсем молодым. Как говорится, все еще искал себя. Вот так я оказался в уютном кабинете на Вест-Энд-авеню, на Манхэттене, выворачивая свою душу наизнанку. Мы поговорили абсолютно обо всем. Меня беспокоила одна особенность моей натуры – точнее, меня как раз беспокоило то, что это меня нисколько не беспокоило, хотя я знал, что должно было бы беспокоить. Наверное, Андреа, лучше всего это выразить так: я родился без морального компаса. Я осознал это еще в детстве. Конечно, не сразу. Об этом своем недостатке я узнал так же, как узнают о дальтонизме. Вдруг выясняется, что другие видят отличие там, где для тебя все выглядит одинаково.
– Вы чудовище…
Райнхарт не обращал на нее внимания.
– Помню, когда у нашей любимицы-лабрадора родились щенки, мне показалось, что их для нее слишком много, и я позаимствовал одного для своих опытов. Вспоров ему брюхо острым скальпелем, я был просто зачарован тем, что увидел. Помню, я позвал брата, горя желанием показать ему, что я обнаружил: маленькие кишки напоминали дождевых червей, а печень выглядела в точности, как печень цыпленка. Я не получил от этого никакого садистского наслаждения – для меня это было лишь вопросом отвлеченного любопытства. Однако, когда брат увидел, что я сделал, он посмотрел на меня как на какого-то страшного урода, как на чудовище. С ужасом и отвращением. Но я просто не мог его понять. – Голос Райнхарта стал отрешенным. – Понимать я стал гораздо позже. Но не чувствовать. Другие люди действуют, без раздумий повинуясь моральным инстинктам. У меня этого никогда не было. Мне пришлось выучить эти правила, подобно тому, как учат правила этикета, и скрывать от окружающих те случаи, когда я эти правила нарушал. Как, например, смерть брата, якобы сбитого на улице машиной, водитель которой скрылся. Наверное, именно то, что я научился скрывать эту сторону своего характера, в конечном счете и привело меня в разведку: притворство, обман стали для меня второй натурой.