Стратегия Банкрофта - Страница 41

– И заглотили все целиком.

Поль Банкрофт снова рассмеялся, от всей души, сотрясаясь всем своим телом.

– Надеюсь, вы ничего не имеете против раннего ужина, – сказал он. – Мой мальчик еще в том возрасте, когда необходимо соблюдать режим.

Андреа почувствовала, что хозяину дома не терпится познакомить ее со своим сыном, однако при этом его одолевает беспокойство. Она вспомнила свою знакомую, у которой сын был болен болезнью Дауна – добрый, солнечный, улыбающийся ребенок, которого мать любила, которым гордилась и, хотя она всячески старалась это скрыть, которого стыдилась… и стыд этот, в свою очередь, также порождал стыд.

– Его зовут Брэндон, так?

– Да, Брэндон. Отец в нем души не чает. Он… в общем, наверное, можно сказать, он необыкновенный мальчик. Не такой, как другие. В хорошем смысле, как мне кажется. Вероятно, он сейчас наверху сидит за компьютером, общается по электронной почте с какой-нибудь неподходящей личностью.

У Поля Банкрофта в руке также была маленькая рюмка хереса. Он снял пиджак и в вязаном жилете в ломаную клетку был как никогда похож на ученого мужа.

– Добро пожаловать, – сказал Поль Банкрофт, приветственно поднимая рюмку, и они уселись в мягкие кожаные кресла перед незажженным камином.

Панели из орехового дерева, старые, протертые персидские ковры, простые половицы из твердых пород дерева, потемневшие от времени: вся обстановка казалась безмятежно-спокойной, застывшей во времени, той самой роскошью, в сравнении с которой бледнеет обычная роскошь.

– Андреа Банкрофт, – медленно произнес он, словно наслаждаясь каждым слогом. – Я навел о вас кое-какие справки. Аспирантура по специальности экономическая история, я прав?

– Два года в Йельском университете. Точнее, два с половиной. Но диссертацию я так и не закончила. – Прозрачный херес цветом напоминал бледную солому. Андреа отпила глоток, и вкус вина расцвел у нее во рту, в носу. Херес обладал легким привкусом ирисок с добавлением изысканных орешков и дыни.

– Неудивительно, если вспомнить ваш независимый склад ума. В университете подобное качество не ценят. Излишняя независимость порождает чувство дискомфорта, особенно среди будущих столпов науки, которые сами не до конца верят своим собственным словам.

– Наверное, я могла бы заявить, что стремилась к большей приземленности в реальной жизни. Вот только унизительная правда заключается в том, что аспирантуру я бросила потому, что хотела зарабатывать больше денег. – Андреа осеклась, ужаснувшись тому, что произнесла это откровение вслух. «Продолжай в том же духе, Андреа. И не забудь рассказать о той распродаже, куда ты моталась в прошлые выходные, потратив на дорогу два часа в один конец».

– Ха, но наши предпочтения определяются средствами, которые имеются у нас в распоряжении, – небрежно ответил ее родственник. – У вас не только непредвзятый взгляд, вы и искренняя. Эти два качества редко встречаются в одной упаковке. – Он отвел взгляд. – Полагаю, с моей стороны будет верхом предательства выразить яростное неодобрение своим покойным племянником Рейнольдсом, но, с другой стороны, как написал в конце восемнадцатого столетия утилитарист Уильям Годвин: «Какое волшебство скрывается в местоимении „мой“, что оно способно опрокидывать решения, определенные вечной правдой?» К сожалению, я лишь совсем недавно узнал о том, при каких обстоятельствах произошел разрыв Рейнольдса с вашей матерью. Но… – Поль Банкрофт покачал головой. – Это уже предмет другого разговора.

– Благодарю вас, – внезапно смутившись, пробормотала Андреа, спеша переменить тему. Она не могла не думать о своем гардеробе, заполненном дешевыми подделками дорогих моделей, о своих надеждах, о том, с какой гордостью в конце каждого месяца сводила баланс по кредитной карточке с нулевым долгом. Покинула бы она безмятежную гавань аспирантуры, если бы не постоянная забота о деньгах? Научные руководители Андреа были полны оптимизма; они были уверены в том, что вскоре и она покатится по проторенной колее, принимая те же решения и идя на те же компромиссы, что и они сами. А тем временем ее студенческие займы разрастались до огромных сумм; ее душили счета, которые ей не удавалось полностью оплатить, а долг по кредитной карточке увеличивался от месяца к месяцу. Вероятно, на подсознательном уровне Андреа тосковала по жизни, в которой ей не нужно было бы изучать цифры в правой колонке меню – по той жизни, которая поманила ее, но прошла мимо.

Она на мгновение ощутила какой-то странный внутренний взрыв, вспоминая о том, как столько раз делала выбор, исходя из соображений «практической ценности», – и все ради чего? Ее оклад аналитика по проблемам финансовой безопасности значительно превышал то, на что она могла бы рассчитывать, будучи младшим научным сотрудником на кафедре в университете; однако, как теперь она ясно видела, сумма эта была тривиальной. Упорно цепляясь за всевозможные скидки, она скинула со счетов себя саму.

Подняв взгляд, Андреа вдруг поняла, что Поль Банкрофт говорит, обращаясь к ней.

– Поэтому я знаю, что значит терять близкого человека. Смерть моей жены стала страшным ударом для меня и для сына. То было очень тяжелое время.

– Я вас понимаю, – смущенно пробормотала Андреа.

– Во-первых, Алиса была на двадцать лет моложе меня. Это она должна была меня пережить. Надеть черное на мои похороны. Но почему-то она в этой адской генетической лотерее вытянула короткую соломинку. В такие минуты понимаешь, какая это хрупкая штука – человеческая жизнь. Невероятно эластичная. И в то же время невероятно хрупкая.