Он не стал терять секунды на то, чтобы посмотреть вверх на балкон, с которого спрыгнул. Оперативники были вооружены для ближнего боя. Они не были снайперами, их пистолеты-пулеметы не были предназначены для стрельбы по удаленным целям, а рядом с бассейном находилось слишком много случайных людей, что полностью исключало огонь очередями.
С большим трудом Белнэп поднялся на ноги. Вся нижняя часть его тела ныла одним сплошным синяком. Мышцы превратились в безвольное желе, и, не успев выпрямиться, он снова рухнул на землю. Нет! Он не сдастся. По всему телу разлился адреналин, натягивая мышечные волокна, словно закручивая колки на скрипке. Белнэп побежал – он не знал наверняка, смог бы он пойти, но побежать он смог. Он отыскал небольшую брешь в живой изгороди из рододендронов. Промокшая насквозь одежда добавляла по меньшей мере десять фунтов лишнего груза, который ему приходилось нести на себе, и – он осознал это только тогда, когда шагнул прямо под колеса резко метнувшейся в сторону, совершенно беззвучной для него машины, – он оглох: очевидно, вода заполнила слуховые каналы. Ноги его онемели; он не чувствовал под собой асфальт. Место тактильных ощущений заняла боль, впивающаяся в пятки сотнями игл, и волны обжигающего жара.
Однако его не схватили. Пока что не схватили. Он еще не «изъят». Его противники потерпели неудачу.
Белнэп рванул через оживленное шоссе, проверяя пределы двух– и трехсекундных интервалов между машинами, – если бы он споткнулся, задержался на одно лишнее мгновение, ему пришлось бы встретиться с бампером приближающегося грузовика, – затем пересек соседнюю улицу.
Через квартал Белнэп добежал до ряда одноэтажных коттеджей с отдельными гаражами; большинство стояли с темными окнами и закрытыми ставнями, дожидаясь возвращения хозяев с работы. Нырнув в один из гаражей через незапертую дверь, Белнэп вытянулся за стопкой покрышек. Когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел контуры различных садовых машин – бензонасоса для сбора опавшей листвы, мотокультиватора, бороны с зубцами, перепачканными налипшей землей. Свидетельства энтузиазма, накатывающегося порывами. Эти дорогие игрушки, скорее всего, были куплены после долгих изысканий, после консультаций с продавцами и соседями, использованы пару раз, а затем оставлены пылиться. Белнэп вдохнул знакомые запахи гниющей резины покрышек и машинного масла и постарался устроиться поудобнее. Здесь он сможет оставаться до тех пор, пока не высохнет его одежда.
Преследователи понимают, что он теперь может быть где угодно; группе «изъятия» нет смысла ждать его в гостинице, особенно после того, как автоматная очередь привлекла ненужное внимание. Оперативники рассеются по всему городу в поисках ускользнувшего объекта. Белнэпу нужно лишь затаиться в течение ближайших шести часов, в обществе боли, донимавшей его яростными волнами. Однако он ничего не сломал, ничего не порвал. Время залечит ссадины. Прокручивая в памяти случившееся, Белнэп приходил к выводу, что физические мучения уступят место единственному равному им по силе чувству – ярости.
– Прошу прощения, сэр, – сказал широкоплечий верзила в черном костюме, стоящий за ограждением из обтянутых бархатом цепей перед ультрамодным ночным клубом на бульваре Сансет неподалеку от Ларраби-стрит. Он сочетал обязанности швейцара и вышибалы. – Сегодня вечером в клубе частная вечеринка.
Клуб «Кобра-рум» являлся заведением для самых избранных, и обязанности верзилы заключались в том, чтобы таким оно и оставалось. Завсегдатаями клуба были люди знаменитые и очень богатые. Присутствие случайных людей, зевак и выскочек, быстро создало бы в нем неуютную атмосферу. Бóльшую часть вечера устрашающего вида швейцар повторял с вежливой твердостью вариации на стандартную тему: заведение частное, вход закрыт. Чести быть допущенными удостаивались лишь те, кто проходил критерий его придирчивого взгляда: этих редких счастливчиков швейцар проводил сквозь толпу неудавшихся соискателей, и они были исключением.
– Прошу прощения, мисс, – сказал он. – Сегодня в клубе частное мероприятие. Я не могу вас впустить. – И тотчас же: – Прошу прощения, сэр. Частная вечеринка. Посторонним вход закрыт.
– Но меня ждет друг, – тщетно взывали претенденты на вход, как будто эта мольба уже не повторялась десятки раз за один лишь сегодняшний вечер.
Отрывистое покачивание головой.
– Прошу прощения, сэр.
Крашеная блондинка в коротком платье с глубоким декольте и туфлях от Джимми Чу на головокружительных шпильках сунула руку в крошечную черную сумочку, собираясь задобрить швейцара чаевыми.
– Благодарю вас, мэм, нет, – предупредил ее тот. Несомненно, волосы блондинка выкрасила самостоятельно; дорогой салон обеспечил бы более естественный результат. – Прошу вас отойти в сторону.
Человек, называвший себя мистером Джонсом, с полчаса наблюдал за входом в «Кобра-рум» сквозь тонированное стекло лимузина, стоящего на противоположной стороне за квартал от клуба. Мистер Смит, его напарник, уже подготовил почву? Мистер Джонс сверился с часами. На нем были черные вельветовые брюки-«дудочки» в мелкий рубчик, полосатая хлопчатобумажная рубашка от Гельмута Ланга, шелковая куртка на молнии и черные лакированные штиблеты. Одного этого костюма – типичного повседневного, при этом баснословно дорогого наряда лос-анджелесского прожигателя жизни, – для пропуска в клуб было недостаточно, однако очко в пользу кандидата он принесет. Мистер Джонс попросил водителя остановиться прямо перед входом в «Кобра-рум». Скрыв глаза солнцезащитными очками от «Оклиз», он вышел из лимузина и небрежной походкой направился к двери.