– Ты хочешь сказать, компьютерный гений работает в инвестиционном фонде?
– Сама понимаю, что это странно. Уолт окончил Массачусетский технологический институт одним из лучших на курсе. Для него работа в инвестиционном фонде – это своеобразная форма безделья. Все, что от него требуют, он делает левой ногой. Следовательно, весь рабочий день он может плевать в потолок. Уолт гений, начисто лишенный честолюбия.
– Андреа, ты должна быть очень разборчива в том, с кем разговариваешь, кому доверяешь, – резко произнес Белнэп. – Не только ради себя, но и ради этих людей.
– Понимаю. – Она вздохнула. – Просто все это так выматывает. Информации обилие, а мы по-прежнему ничего не знаем. Группа «Тета». Генезис. Поль Банкрофт. Джаред Райнхарт. Рим. Таллин. Торговля оружием. Политические махинации. У меня создается ощущение, будто мы разглядываем щупальца, но до сих пор так и не можем сказать, кто этот осьминог.
Они еще несколько минут тщетно бились с тем, что им было известно. Физическая усталость, моральное истощение затуманивало сознание облаками черного дыма, и по обоюдному согласию они решили оставить бесплодные попытки. Белнэп выбрал кровать у окна. Общий номер, разные кровати: в этом была интимность, но было и расстояние. Оба чувствовали, что так будет лучше.
Сон должен был прийти без труда, однако ждать его пришлось долго. Белнэп несколько раз просыпался среди ночи, увидев перед глазами ненавистное лицо Ричарда Лагнера. В другие моменты ему являлся образ Джареда Райнхарта, мерцающий неземным сиянием, бродящий по задворкам рассудка Белнэпа.
«Я всегда буду рядом с тобой», – сказал Райнхарт на похоронах жены Белнэпа.
«Знай, друг мой: я всегда буду с тобой», – сказал он по телефону через несколько часов после того, как Белнэп услышал о гибели Луизы в Белфасте.
В этой жизни, в которой не было ничего постоянного, Джаред Райнхарт оставался единственной константой. Его холодная рассудительность, его бесконечная преданность, его быстрый, хитрый ум. Он был другом, соратником, путеводной звездой. Как только в нем появлялась необходимость, он возникал словно из ниоткуда, будто повинуясь шестому чувству.
Но так ли это на самом деле? Если Белнэп ошибался, доверяя Джареду, кому еще можно доверять? Если он так ошибался в своем лучшем друге, может ли он доверять себе самому? Эти вопросы терзали Белнэпа холодной, острой сталью. Целый час он крутился в постели, сминая липкое от пота белье, уставившись в потолок.
Издалека доносился шум машин, а совсем рядом слышалось дыхание Андреа. Сначала оно было глубоким, размеренным. Затем участилось, стало сбивчивым. Молодая женщина вскрикнула во сне, давая выход внутренней боли, а когда Белнэп склонился над ней, вскинула руки, словно защищаясь от невидимых врагов.
Он ласково прикоснулся к ее щеке.
– Андреа.
Ее веки, задрожав, открылись; Андреа уставилась на него, объятая ужасом. Она дышала так, словно долго бежала.
– Все хорошо, – успокоил ее Белнэп. – Тебе приснился кошмар.
– Кошмар, – повторила она, не в силах стряхнуть с себя страшный сон.
– Теперь ты уже проснулась. Я с тобой. Все будет хорошо. – Тусклый свет – отсветы уличных фонарей, пробивающиеся сквозь жалюзи, обрисовали ее скулы, нежную кожу, губы.
Ее взгляд сосредоточился. Молодая женщина постаралась ухватиться за утешительную ложь.
– Пожалуйста, – прошептала она, – пожалуйста, обними меня. – В ее тихом голосе прозвучал приказ.
Смахнув с подушки влажные волосы Андреа, Белнэп обвил ее руками. Ее тело показалось ему хрупким, но упругим. Теплым и дарящим тепло.
– Андреа, – прошептал Белнэп, глубоко дыша, словно опьяненный ее благоуханием, теплом, самим присутствием. Лицо Андреа сияло, будто фарфор.
– Он ведь еще не закончился, да? – спросила она. – Кошмар?
Белнэп привлек ее к себе, и она прильнула к нему, подчиняясь сначала страху, а затем какому-то другому чувству, чему-то, похожему на нежность.
Он опустил свою голову на подушку.
– Андреа, – снова прошептал он.
Она прижалась губами к его губам, заключая его в свои объятия, и их тела переплелись, сливаясь воедино, извиваясь и вздрагивая. Тем самым они бросали вызов насилию и смерти, с которыми столкнулись, создавали что-то положительное среди отрицания, говорили «да» в мире, наполненном сплошным «нет».
Никто так не жаждет известности, как новоиспеченный сенатор. Вот почему сенатор Кеннет Кахилл, новичок от Небраски, оказался идеальной кандидатурой. Несомненно, во время избирательной кампании его имя не покидало страницы местных изданий; но теперь, когда выборы остались позади, он и его помощники сходили с ума в опустившемся на них куполе тишины. Те, кто стремится занять высокую выборную должность, редко получают удовольствие от тишины.
Гамбит оказался по-детски прост. Когда «Джон Майлс» из «Ассошэйтед пресс» позвонил сенатору в кабинет с просьбой дать ему интервью по поводу его «ключевого вклада» в реализацию программы совершенствования ирригационной системы штата – полмиллиона долларов на реконструкцию очистных сооружений в Литтлтоне и создание сети сбора дождевой воды в округе Джефферсон, – Кахилл ответил именно так, как и предполагал Белнэп. Его помощники буквально напросились тотчас же прислать за ним машину.
Надо добавить, что инкогнито свое Белнэп выбирал не наугад. Он знал, что корреспондентов «Ассошиэйтед пресс», как правило, не знают в лицо, и в качестве дополнительной меры предосторожности дал понять, что сам он не из вашингтонского бюро агентства, так что для помощников Кахилла он должен быть незнаком. В АП почти четыре тысячи сотрудников, работающих более чем в двухстах пятидесяти бюро; представиться корреспондентом АП – это все равно что сказать, что ты из Нью-Йорка. Даже собрат-журналист и тот, скорее всего, не узнает коллегу. Впрочем, в кабинете Кахилла никто и не будет придирчиво проверять личность журналиста. Для новоизбранного сенатора любое упоминание в средствах массовой информации является глотком кислорода, и Кахилл, самый молодой член благородного собрания под названием Сенат Соединенных Штатов, задыхался без внимания прессы. «Майлс» договорился об интервью на три часа дня.